ИННА ЗАГРАЕВСКАЯ
Клоун Павел
Пьеса в двух действиях
Пьеса написана в начале–середине 1970-х годов.
Опубликовано: Инна Заграевская. Клоун Павел. М.: ВААП-Информ, 1988.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
|
КЛОУН ПАВЕЛ. |
|
|
||
|
ГОША |
– старый клоун-жонглер. |
|
||
|
ДАНИИЛ КОЛГУЕВ, |
– силовые акробаты Колгуевы. |
|
||
|
ИВАН, |
|
|||
|
СЕРГЕЙ, |
|
|||
|
ПЕРВЫЙ АЛЕШКА, |
|
|||
|
ВТОРОЙ АЛЕШКА |
|
|||
|
МАРИНКА |
– дочь Даниила Колгуева. |
|
||
|
КАТЯ |
– цирковая наездница. |
|
||
|
ВАЛЕНТИН |
– наездник. |
|
||
|
АЛЛО |
– музыкант циркового оркестра. |
|
||
|
КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ ШУЙСКИЙ. |
|
|
||
|
ЦАРИЦА МАРИЯ НАГАЯ |
– жена царя Ивана Грозного. |
|
||
|
МИХАЙЛА НАГОЙ, |
– братья царицы. |
|
||
|
ГРИГОРИЙ НАГОЙ |
|
|||
|
МАЛЬЧИК С УДОЧКОЙ. |
|
|
||
|
МАКСИМОВ |
– работник мясокомбината. |
|
||
|
ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ. |
|
|
||
|
ЖЕРДЯ |
– режиссер сцены. |
|
||
|
Клоуны, эксцентрики и другие актеры цирка. |
|
|||
|
|
|
|
|
|
ОТ АВТОРА
По замыслу пьесы роли Бояр и Клоунов исполняются одними и теми же актерами. И вообще в списке действующих лиц возможны самые неожиданные совмещения.
ПРОЛОГ
Пустой цирк. Пустая арена. Огни притушены. Два клоуна – Старый и Молодой. Это ГОША и ПАВЕЛ.
ГОША. И что же ты предложил им для своей трагической клоунады?
ПАВЕЛ. Убиение царевича Димитрия.
ГОША /удивлен/. Убиение? Зачем?
ПАВЕЛ. Годунов, бояре, судьба! Настоящая клоунада! А может быть, в старину и казнили скоморохов за то, что они эту историю представляли? Кстати, говорят, в гробу, вместо царевича, кукла была. Не слыхал? Цирк и жизнь, цирк и история… Мы то и дело берем напрокат боярские шапки, чтобы публике угодить. А история – она сама порой творит клоунады. Преступление тоже может быть рассказано языком манежа! Я докажу это или исчезну. Они сказали, что с такими идеями начинающему клоуну в столицах делать нечего. «Нью-Орлеан? Париж? Да вы с ума сошли!» И вот я в Козельске. Клоунаде подвластно все: История! Вечность! Трагедия!
ГОША. Убиение царевича Димитрия! /Хохочет./ Он невозможен!
ПАВЕЛ /тоненько хихикает/. Хи-хи-хи! Хе-хе-хе!
/Хохот его, усиленный динамиками, становится громоподобным. Потом резко стихает. Пауза. С неподражаемой клоунской гримасой он пожимает плечами и уходит./
ЗАТЕМНЕНИЕ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Кулисы цирка. Слева – выход на арену, справа – проход и лестница. На арене идет вечернее представление; голоса, напряженная тишина, взрываемая аплодисментами. По проходу то и дело пробегают АКРОБАТЫ, ГИМНАСТЫ, ВОЛЬТИЖЕРЫ, НАЕЗДНИКИ, БАЛЕРИНЫ.
Проходит хромающий ЭКСЦЕНТРИК, ведет за собой хромую лошадь. Оба хромают «в ногу». Балерины смеются. С манежа выбегает локтями вперед разъяренный силовой акробат ДАНИИЛ. За ним еще четверо силовых. Все в золотых трико.
ДАНИИЛ. Я убью его!.. Мое терпение лопнуло!
ИВАН. Дан, не кричи!
/В это время на манеже заканчивает работать ПАВЕЛ – его пронзительное «але-апчхи», взрыв смеха и буря аплодисментов./
/Поглядывая в сторону арены – с осуждением./ Что творит!
/Торопливо входит РЕЖИССЕР сцены в изящном черном костюме, с неподвижным лицом, по прозвищу ЖЕРДЯ./
ЖЕРДЯ /Даниилу/. Прощу на арену! Публика требует!
ДАНИИЛ. Кого требует?.. Нас?.. Или этого кривляку, которого я из милости взял к себе в номер?..
ИВАН. Тише, Даниил! Публика – дурак!
/Занавес распахивается, все расступаются. Вылетает ПАВЕЛ – растрепанные светлые волосы, яркие глаза, кружевной ворот, гиганты-башмаки, на щеках – румянец. ИВАН хватает ПАВЛА за шиворот и ставит перед ДАНИИЛОМ./
ДАНИИЛ /грудью идет на Павла/. Щенок! Опять сорвал номер! Уходи! Конец! Ну, думали, раз... Другой...
/ПАВЕЛ, не отвечая, глядит поверх их голов. В это время чуть поодаль разговаривают актеры. Среди них – АЛЛО – АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ СТРЕЛЬЦОВ./
АЛЛО. ...Нет, дорогие мои! Цирк наш болен: в нем перестало рождаться великое! Неужели в этих прожекторах не зажгутся больше звезды? Как много боязни за свое будущее! Боязни, прикрытой словом «традиция»! Нет, не верю! В цирке должно рождаться великое! Хоть раз в десять лет на арену должна падать молния...
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Кажется, Павел опять штукарит? И зачем он это?
ВТОРОЙ АКТЕР. Лишний аплодисмент сорвать. Прохвост!
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Нет, непохоже! А, Алексей Иванович?
/АЛЛО неопределенно пожимает плечами./
ДАНИИЛ. Я каждым мускулом слышу, когда «ап»... А тут Маринка еще в воздухе, а он за яблоко принялся! /Павлу./ Молчишь?!
/На сцену вбегает пожилой, не очень опрятный, плотный человек, в отвислом пиджаке, с букетом в руках. Это МАКСИМОВ./
МАКСИМОВ. Романтика! /Восторженно, к Колгуевым./ Ну и ну!.. Павел-то наш сегодня! Всех превзошел! До самого сердца!
/Силовые мрачно молчат. МАКСИМОВ – ретируясь, тихо./
Или что не так? /Робко отходит, прижимая к груди букет./
ПЕРВЫЙ АКТЕР /показывая на Максимова/. Кто такой?
ВТОРОЙ АКТЕР. Здешний, мясник. В поклонниках у Павла. Чуть не каждый день – с букетом... Или ветчиной. /Разглядывая Максимова./Да, личность...
ПЕРВЫЙ АЛЕШКА /Второму/. А Дан сегодня что-то не того… А?
ВТОРОЙ АЛЕШКА. Молчи…
ДАНИИЛ /к Павлу/, Так и запомни – сегодня ты с нами – в последний раз!
ИВАН. Тише! Жердя идет!
ДАНИИЛ /решительно/. Я буду добиваться товарищеского суда. Это преступление!
/Все расходятся. ПАВЕЛ не трогается с места./
ЖЕРДЯ /Павлу/, Неприятно, юноша. О таких вещах предупреждать надо! Прощу вас впредь… /Прислушивается, заторопился./ Все импровизации – сначала на репетиции, потом на публику!
/Подозрительно скосив глаза, ЖЕРДЯ некоторое время ждет чего-то. Потом быстро уходит. По коридору проходят актеры. Среди них могучий ТОЛСТЯК./
ТОЛСТЯК /взволнованно/. Паша, дорогой!.. /Надувает щеки./ В буфет раков привезли!
ПАВЕЛ /шутливо/. Я раков боюсь больше, чем овчарок!
/ТОЛСТЯК, сердито фыркнув, уходит./
Зачем? Зачем? Детективы! /Медленно поворачивается к зрительному и залу./ Будем знакомиться понемногу? Я – Павел, клоун Павел, Козельский цирк Шапито: зеленые квадраты на полотне, и по ним мои розовые щеки. Работаю вместе с шестеркой силовых акробатов… Ну вот... Что смотрите? Обвиняете? /Хихикает. Потом лицо его становится серьезным и усталым./ Преступление! Они уже это говорили... В прошлый раз…
/В луче света – Колгуевы, ЖЕРДЯ и другие актеры. Они окружают Павла./
ИВАН. Павел! Здесь, сейчас, перед нами всеми изволь объясниться! /Актерам./ Все вы знаете, что ровно месяц назад подобная выходка Павла дорого стоила Маринке, нашей «верхней». Падение. До этого на всех репетициях его предупреждали: пока Маринка в воздухе - замри!.. И вот сегодня. Еще секунда...
СЕРГЕЙ. Ты, что ж, не понимаешь? Это – преступление! За это надо судить!
ЖЕРДЯ. Ну–ну–ну! Зачем же так?
ИВАН. Нет! Это предумышленно… Это… Он прекрасно знает, что если Маринка еще раз сорвется, она может испугаться и больше никогда не будет выступать. Ведь только чудом… Алешка успел перехватить руку. А если бы не он?
ЖЕРДЯ. Надо отработать на лонже. Безопасность у вас сомнительная.
ИВАН. При чем тут лонжа?! Мы столько лет работали, и никогда не было ничего подобного.
АЛЕШКА. Павел, что же ты молчишь?
ПАВЕЛ. Да я знаю... Знаю... Я хотел попробовать...
ДАНИИЛ. Попробовать?! /Сжимает кулаки./
ЖЕРДЯ. Не надо!.. У вас хороший, крепкий номер... В конце концов, самое главное сейчас – престиж нашей программы! Мы просим тебя, Даниил! Даниил!
/Все гаснет. Павел один. Он рассеянно играет цветными шариками. За сценой – ГОЛОСА:
– Слона бы нам циркового, и номер был бы, и сборы…
– Попоной зеленой накрыли бы его...
Это возвращаются силовые. На них уже махровые халаты. На этот раз их шестеро. С ними МАРИНКА, тоненькая, белокурая, лет пятнадцати. Это «верхняя» в шестерке. Говорит немножко на «О» – как Даниил./
МАРИНКА. Он же должен смешить... /Увидев Павла, тянет за руки Даниила и Ивана./ Помиритесь! /Заглядывает снизу в лицо каждому./ Ну – папа? Иван?.. Сережа?.. Алеши?
/ДАНИИЛ смотрит на нее смущенно./
АЛЕША /робко/. А мы не ссорились!
/Остальные молча глядят в пол./
МАРИНКА /весело/. Сегодня у Павла день рождения. Ему исполняется ровно двадцать лет!
ПАВЕЛ. Приглашаю всех... Отметим. В узком кругу.
МАРИНКА. Конечно, конечно. Сейчас переоденемся и придем. /За всех./ Папа Дан наденет свою сорочку и темно-красный пиджак, Сережа с Иваном – галстуки, те, из Москвы, полосатые, Алешка – жилетку. В узком кругу!
ДАНИИЛ /угрюмо/. Спросите его: зачем он это делает?.. Я хочу понять – зачем он это делает? Зачем?.. Дурость или тщеславие?
/Акробаты молчат. Только Алешки поглядывают то на Даниила, то на Павла. Пауза. Сбоку входит пьяненький ГОША, Некоторое время наблюдает эту сцену./
ГОША. Эй? силовые! Скольким килограммам мозга равняется мышечный квадрат бицепса? А трицепса? Ну-ка, умники?..
/Акробаты разом поднимают головы./
СЕРГЕЙ. Гоша? Успел накачаться?..
/ГОША убегает на цыпочках, балансируя руками. Все смеются с облегчением./
МАРИНКА. Ну, мы пошли. Мы – скоро. Только переоденемся и придем.
/МАРИНКА уходит, увлекая за собой мужчин. Из складок кулисы выглядывает перчаточная кукла ПЕТРУШКА и посылает Павлу воздушный поцелуй. Через авансцену быстро проходит АЛЛО./
АЛЛО /останавливается/. И все же... Зачем он это делает? /Хлопает себя по лбу./ Неужели? А ведь пожалуй!..
ЗАТЕМНЕНИЕ
КАРТИНА ВТОРАЯ
Площадь перед цирком. Справа – яркий свет запасного выхода. Темнота. Дождь. Слева – шум подъехавшей машины.
Входят: ШОФЕР с чемоданом, за ним – ВАЛЕНТИН и КАТЯ. Катя и Валентин в луче света – под общим зонтиком.
ВАЛЕНТИН /Кате/. Я пойду один. Может, там и нет эго?
Ночь... Дождь… /Поднимает воротник, выходит из-под зонтика и сразу оказывается в темноте./ Ну и дыра! Бедняга Павел! Тут и мостки проложены – прямо как через речку!
ШОФЕР. Мне как – ждать или уезжать?
ВАЛЕНТИН. Не жди! Спасибо, что подобрал... /Ворчит./ Ну и чепуха все это заведение… Что внизу, что вверху! Бр-р!
/ШОФЕР и ВАЛЕНТИН уходят. КАТЯ – одна. Она под зонтиком ходит взад-вперед. Из цирка выходят двое, под зонтами. Это СЕРГЕЙ с ДЕВУШКОЙ./
ДЕВУШКА /прижимаясь к Сергею/. Уедем! Я не могу больше!
СЕРГЕЙ. Еще только пять месяцев...
ДЕВУШКА. Целых пять! Уедем!.. Уедем!
/Проходят. Из темноты появляется ЧЕЛОВЕК с Собакой. СОБАКА – большой пятнистый пойнтер. ЧЕЛОВЕК держит зонт над Собакой./
СОБАКА /Кате/. Здр-ав-ствуй! Ты Катя, что ли?
КАТЯ /про себя/. Здесь…
/Голос Валентина: «Давай»! Выбегают двое Униформистов с зонтами, подхватывают Катин чемодан.
Зонты сталкиваются. КАТЯ захлопывает зонтик.
Темнота.
Комната Павла. Посреди стола в стакане – розочка. На стене – часы-кукушка. На входной двери маслом физиономия клоуна с розовыми щеками. Одна стена исписана – рисунки, четверостишия.
Павел, в желтой вельветовой курточке, перед открытой дверцей шкафа тщательно выбирает рубашку. Из домика часов выскакивает Кукушка: «Ку-ку, ку-ку, ку-ку…» ПАВЕЛ бросает рубашку в шкаф, залезает на стул, переводит стрелки часов назад и начинает накрывать на стол: ставит вино и рюмки. На двери освещаются розовые щеки нарисованного клоуна. Это в дверь заглядывает ГОША./
ГОША. Поздравляю новорожденного. /Протягивает чахлую астру, потом входит и вытаскивает из-за спины высокую боярскую шапку./ От убиенного царевича будущему великому артисту.
ПАВЕЛ. Краденая?
ГОША. Боярская. Самого Василия Шуйского. Говорят, князь сей из этих мест. И царица тут где-то, в монастырях…
ПАВЕЛ. Да, царь Борис... Большой клоун был… Садись, выпьем.
/ГОША садится на стул./
ГОША. Ты, Павел, конечно, талант. Но загадка... /Наливает вино. Вино проливается через край./ Талант, талант! Сам знаешь! Съезди в Москву! Брось свои завиральные идеи! Бояре! Где еще бояре? А так тебя – в любую программу – и все в шоколаде! Ты тут прокисать стал. Все по провинциям – грязь, скука, ходим пестроклетчатые: рубашка желтая, штаны – красные. Уточки японские. Кря-кря! Выпьем, Паша! За талант!
/Пьют./
ПАВЕЛ. А ты, что ж, сам-то – в Москву?
ГОША. Я? Руки дрожат. С тех пор, как пить начал. А пить начал с тех пор, как руки дрожат… Нет! Мне тут в самый раз, а вот ты... Собрал чемоданчик – и айда!
ПАВЕЛ. Думаешь? /Снова наливает вино./
ГОША. Думаю, мудришь ты! Цирку десять тысяч лет! Его не перемудришь, А вот жизнь свою... /Глядит на стакан Павла./ А еще и сопьешься... Уезжай. К Катьке не хочешь, так еще куда... Тебе бы еще тогда уйти, а ты вцепился в Колгуевых. Что тебя держит?
ПАВЕЛ. Держит! Не могу.
/За стеной в темноте слышна какая-то возня./
ГОША. Почему?
ПАВЕЛ /серьезно/. Цепи, Гоша!
ГОША. Какие цепи?
ПАВЕЛ. Железные. /Скачет вокруг стола, как стреноженный конь. На ногах – цепь./
ГОША /немного обиженный/. Цепи? Ну, живи, как знаешь. Только Жердя говорит: товарищеский суд! Разбираться будут. А начнут разбираться – сам понимаешь…
ПАВЕЛ /быстро/. Дан прав!
ГОША. Может он и прав, только... Врешь ты что-то, а что врешь – не пойму. Эх, Павлуша /мечтательно/, слона бы нам в программу хоть на сезон. Я бы с булавами да с кольцами на слоне. Даниил – со своей пирамидой. И для тебя что-нибудь бы нашлось. Нос у слона!.. А уши?! /Восхищенно крутит головой./
/Из домика снова выглядывает кукушка: «ку-ку!»
ГОША /глядит на свои большие часы./ /Павлу./ Кто из нас не в себе?
ПАВЕЛ /показывает на кукушку/. Она.
ГОША. Ну, я пошел! /Поднимается и, пошатываясь, идет к двери./
ПАВЕЛ /подходит к зеркалу, надевает на голову подаренную боярскую шапку, Разглядывает себя/. Злоумышление...
/Становится заметно темнее. В глубине высвечивается свод. Появляется духовенство и люди в боярских одеждах. Выстраиваются коридором. В глубине ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ. Входит ПАТРИАРХ и начинается... «Разбирательство». ПАВЕЛ остается справа на авансцене./
ШУЙСКИЙ /Патриарху/. Вот, святой отец, все дело о смерти царевича словами свидетелей, но без решительного приговора… /Проходит вперед, Боярину слева./ Что скажешь, Боярин?
БОЯРИН. Не знаю.
ШУЙСКИЙ /стучит жезлом/. Кто знает?
МИХАЙЛА НАГОЙ. Я знаю! /Кричит./ Ага! Царевича зарезали Осип Волохов да Никита Качалов да сам города голова Данила Битяговский!
ГРИГОРИЙ НАГОЙ /дергает его на полу/. Помалкивай лучше! /Торопясь, высоким альтом./ Обедать приехали к себе на подворье. Ажно лежит царевич, нарушился ножом в падучей болезни. /Всхлипывает./ Тогда зазвонили у Спаса в колокол Пономарь, Огурцом зовут…
ШУСКИЙ /тихо/. Убился в падучей – так лучше… Главное – как все повернуть, чтобы вреда России не нанести... Что истина, раз Русь дрожит от смуты, а кровь родит другую?
/Слышен женский вопль. Вбегает мамка царевича ВАСИЛИСА ВОЛОХОВА в окружении трех десятилетних МАЛЬЧИШЕК в кафтанах. Это «жильцы» царевича, товарищи его игр./
ВАСИЛИСА ВОЛОХОВА /прикрывает лицо черным платком/. Играл царевич ножиком, а тут на царевича нашла черная болезнь падучая, и бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло до крови, и било его долго... /Плачет./ А Михайла Нагой велели убить Данила Битяговского и Данилова сына, и сына моего Осипа Волохова, и Никиту Качалова: «То де душегубцы царевича»…
ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИШКА /невнятно/. В тычку играли, ножичком, на заднем дворе…
ШУЙСКИЙ /стучит жезлом/. Ну?
ВТОРОЙ МАЛЬЧИШКА. Царевич и набросился на нож, да бился, бился…
МАЛЬЧИШКИ /вместе/, Да... Бился, бился, бился…
ГРИГОРИЙ НАГОЙ /шепотом, Михайле/. Тебе бы уехать, сегодня ж, не медля! Иначе – смирись!
МИХАЙЛА НАГОЙ /тихо/. А правда?!
ГРИГОРИЙ НАГОЙ. Сказано же тебе было сейчас: правда не нужна, коль благу государства угрожает!
МИХАЙЛА НАГОЙ /шепотом, потрясен/. Ты что говоришь? А как же Бог?!
ШУЙСКИЙ /третьему Боярину/. Что скажешь, Боярин?
ТРЕТИЙ БОЯРИН /уклончиво/. Словам твоим внемлю…
ШУЙСКИЙ /настойчиво, стучит жезлом/. Что скажешь, Боярин?
ТРЕТИЙ БОЯРИН /покорно/. Михайла был гневен и смерти предал невиновных.
ШУЙСКИЙ. То-то! Царь государь и великий князь Борис приказал боярам и велел Углицкое дело по правде вершить! /Уже – на авансцене перед Павлом./ Что скажешь, Боярин?
ПАВЕЛ /вздохнув, снимает шапку/. Не смешно!..
/Свод гаснет. На двери освещаются щеки клоуна. Входит КАТЯ./ Катя?!
КАТЯ /нарисованному/. Здравствуй! /Гладит нарисованного по щеке./ И ты – здравствуй, и ты! /Целует Павла в щеку./
ПАВЕЛ. Ты откуда?
КАТЯ. Отовсюду. И тут была, и там была. Только с тобой меня не было, Ты один, новорожденный?
ПАВЕЛ. Гости разошлись.
КАТЯ. Вот и врешь: никого не было, А розочка – кому?
ПАВЕЛ. Розочка – Маринке, нашей «верхней». Астра – мне, от Гоши…
КАТЯ. Гоша – это тот, кто только что ушел?
ПАВЕЛ. Да, помнишь жонглера, который тогда факел уронил, лошадь твоя испугалась – и ты...
КАТЯ /подхватывая/. ...с испугу – лишний кульбит? Опомниться не успела. Потом сосчитала – дух захватило! Два подряд! Знаменито получилось. /Грустно./ А повторить так и не удалось. /После паузы./ Он все такой же…
ПАВЕЛ. Да, Пестрый, как японская уточка... Это он так сам про себя, про меня, про всех нас – артистов цирка Шапито городов вроде Козельска... А помнишь пантомиму?.. А собачий вальс?
/Перебивая друг друга, вспоминают события, известные только им двоим. Потом вдруг сразу замолкают.
КАТЯ /тихо/. Как живешь, клоун Павел? О чем думаешь, чего ждешь?
ПАВЕЛ. Живу, не думая, как на дне морском, А всплывать боюсь. И ждать ничего не жду. /Подходит близко к Кате и внимательно вглядывается в ее лицо./ А как ты поживаешь, заморская птица?
КАТЯ. Плохо, клоун Павел, плохо. Стала ужасно знаменитой. А счастливой стать не сумела… У тебя глаза серые, а я вспоминала – голубые. Обман?
ПАВЕЛ. Это у меня от усталости. К утру опять поголубеют…
КАТЯ /заметно нервничает. Глядя в окно/. Что это за чудовище? Вон, в окошко глядит?
ПАВЕЛ /выглядывает в окно/. Это мост. По нему публика бежать должна, если цирк загорится.
КАТЯ. Все то же. Все то же... Вы так же, наверное, играете за кулисами в домино? И мечтаете о слоне? А чревовещатель ваш с собакой те же вопросы задает?
ПАВЕЛ. Нет. Есть новые автографы. /Показывает на стену./ Недавно даже сам Радунский. Проездом. Автомобиль его в грязи у самого входа увяз. Зашел и расписался.
КАТЯ /читает/. «Хорошо… но не очень». А это?
ПАВЕЛ. Это – Гоша.
КАТЯ /пытаясь прочесть/. Не пойму, что-то про пессимизм. «Пессимизм» – « это «пес» – «си» – «ми», старо! А это? «Я не нем – я говорю сердцем»!..
ПАВЕЛ. Это Дадон, мим, тоже проездом. Но ведь ты не любишь мимов.
КАТЯ. Я не люблю «мимов». /Смеется./ Все мимо, мимо – и люди – мимо, и стены – мимо… А тебе не надоели твои «мимы»?
ПАВЕЛ. Нет, я люблю.
/За стеной слышатся звуки тромбона./
«Хорошо… Но не очень». Радунский часто так говорил мне. Еще в Москве. Лучше расскажи, как Москва?
КАТЯ. Москва? Уже не помню, Павел! Ты рад мне?
ПАВЕЛ. Рад.
КАТЯ. Я приехала за тобой.
/За сценой, в темноте, слышится таинственный шум, меняется акустика, поет тромбон./
Ты нам нужен в номере… В прошлый раз ты отказался, а теперь заберу...
ПАВЕЛ. Вам… Кэтти и Валентину? Вы еще не поженились?
/Эхо: «Поженились?»/
КАТЯ. Не глупи! Ты не знаешь Валентина. Он любит одинаково тебя, меня, лошадь. Лошадь больше, потому что без нее нет номера… А уж разбирается он в лошадях куда лучше, чем в людях. Он зайдет к тебе завтра.
ПАВЕЛ. Завтра?!
/Эхо: «Завтра»./
КАТЯ. Завтра. Ты будешь в паре с Горовым. Помнишь, ты мечтал об этом? И снова у тебя будет Москва…
/На двери опять улыбается клоун – это в комнату заглядывает МАРИНКА. Некоторое время она слушает разговор. КАТЯ продолжает./
…Москва – новая арена. И твоя любимая, старая. А бульвары ночью?..
/Тромбон стихает./
…А огни?.. А снег?.. А мы с тобой?..
/ПАВЕЛ молчит./
Молчишь? Я вспоминала вчера твой анекдот.
ПАВЕЛ. Анекдот?
КАТЯ. Анекдот. И здорово глупый. Ты носился с ним в училище. Едут в троллейбусе трое бояр. Один спрашивает: неужели царевича убили? И еще что-то… Я никогда не понимала, в чем там соль? Ты тогда историей был болен.
/За стеной снова звуки тромбона./
ПАВЕЛ. Едут в троллейбусе трое бояр. Входит контролер: «Ваш билет?»… Я не могу ехать с тобой, Катюша…
КАТЯ. Не можешь? Почему? Сезон кончился. И Колгуевы не хотят работать с тобой больше. Я все знаю. Почему же опять – не могу?!
/Шум за стеной становится громче./
/Словно издалека./ Что тебя держит здесь? Тебя не понимают, презирают, гонят, наконец… Почему же?
/Входит ПАТРИАРХ, с другой стороны – ЦАРИЦА МАРИЯ НАГАЯ со свитой./
ПАТРИАРХ. Почему?
ПАВЕЛ. Почему? /Выходит на авансцену, ставит ногу на канат... Так проходит минута./
ЦАРИЦА МАРИЯ НАГАЯ /Патриарху, торопливо/. Виноваты… Не виноваты… Как Данила Битяговского с сыном братья побили, дело грешное учредилось. А ежели и виноваты! /Падает на колени./ Кланяюсь тебе челобитье мое до Государя донести. Чтоб братьям Михайле с Григорьем в их вине милость показать... А я – у себя их схороню... В палатах... От разбора...
/За стеной снова играет тромбон. ЦАРИЦА и ПАТРИАРХ исчезают./
КАТЯ. Ты любишь другую?
ПАВЕЛ. Я не актер, а канатоходец…
КАТЯ. Кто она?
/МАРИНКА зажимает уши руками и убегает./
ПАВЕЛ. Я люблю тебя, Катя, но уехать не могу.
КАТЯ. Но почему?.. /Плачет, поворачивается к стене, читает./ «Актеру из железа, человеку из воска»! Все наоборот! Молчишь?.. И когда говоришь, тоже молчишь...
ПАВЕЛ. Мне давно надо было уехать. Сейчас тем более. Но я не могу!
КАТЯ. А я не могу остаться с тобой, клоун Павел... Это ты понимаешь?
ПАВЕЛ /подойдя близко к Кате, глухо напевает/.
Уж раз серебряный венок,
Мне заслужить не суждено,
То может быть... Когда-нибудь...
КАТЯ. Ты даже петь разучился! Ты пропадешь в этих Козельсках, ты никогда не станешь настоящим артистом!
/За стеной тромбонист играет польку, КАТЯ начинаем кружиться./
Не могу удержаться, Когда слышу такую музыку... танцую... танцую... /Останавливается, подбегает к Павлу,/ Тебе откроется весь мир! Самолет! Экспресс! Палуба океанского парохода! Ты будешь свободен, как… /не нашла слова/ арлекин!
ПАВЕЛ. Я-то не арлекин.
КАТЯ /кричит/. Ты?.. Ты дорогу славы меняешь на ваш ноябрьский вход!
/Мужской голос: «Войти дозволяется?» В дверь входит МАКСИМОВ с неизменным портфелем./
МАКСИМОВ /увидев Катю/. Кажется, некстати?..
ПАВЕЛ /торопливо/. Нет, проходите! Катя, это мой большой друг...
МАКСИМОВ /растерянно/. Лучше в другой раз... /Хочет уйти./
ПАВЕЛ /задерживая его/. Нет, нет! Мы очень рады! Очень хорошо!.. Как сосисочное производство?
/КАТЯ выходит из комнаты.
Занавес.
По авансцене проходит ПАВЕЛ. Из складок занавеса выглядывает кукла – ПЕТРУШКА и свистит пищиком, ПАВЕЛ останавливается. Вместо Петрушки появляется голова Маринки./
МАРИНКА /шепотом/. Сердишься? Мы не могли к тебе прийти! Дан так кричал. «Он, – говорит, – злодей! Ему дела нет, что опять Маринка упадет!»
ПАВЕЛ. Неужели и ты тоже думаешь – злодей?
МАРИНКА. Нет, что ты! Я ведь знаю: ты должен обязательно смешить!
/Пауза./
ПАВЕЛ. То-то!
МАРИНКА. А Сергей уезжает! Сказал – ищите замену. В икарийские переходит. /Вдруг встревоженно./ Павел! Ты куда сейчас?
ПАВЕЛ. Да гости приехали. Ты знаешь.
/МАРИНКА скрывается за занавесом./
ЗАТЕМНЕНИЕ
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
На авансцене КЛОУН-ЭКСЦЕНТРИК на микрогармонике и дудочке поочередно тихо наигрывает «Песенку о Времени».
КЛОУН-ЭКСЦЕНТРИК /поет/.
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чашу Б,
Вяжет дева кружева,
Пляшут звезды на трубе...
Тогда ударил вновь бокал,
И разом все «виват» вскричали.
И им в ответ, устроив бал,
Часы пять криков прокричали...
/Одна из комнат цирка. Сейчас это комната Кати. Униформисты ставят большой стол, вносят стулья. Входят гости: ГОША, АЛЛО, СЕРГЕЙ и другие./
КАТЯ /радостно, Алло/. Алексей Иванович, здравствуйте!
АЛЛО /обнимает Катю/. Здравствуй, здравствуй, Катюша!
/Проходят к столу, КАТЯ хочет сесть рядом с Алло./
Тебе – туда /указывает на торец стола/, на царское место.
/Входит ВАЛЕНТИН. Все рассаживаются. КАТЯ и ВАЛЕНТИН – слева, АЛЛО – в центре./
ГОША /поднимается со стаканом в руке/. Ну, за вас, звездочки мои! Через год, глядишь, и мы уже на слоне будем! /Чокается с Катей и Валентином./
ВАЛЕНТИН. Спасибо!
КАТЯ. На слоне будете... /Вздыхает./
АКТЕР /Кате/. Слышали? Опять скандал сегодня у Павла с Колгуевыми. Еще Маринка на плечи к Ивану не встала, а он – за яблоко! «Реприза», – говорит! Простили ему в тот раз, а он...
КАТЯ /настороженно/. В тот раз простили?
АКТЕР. Ну да, месяц назад. Когда Маринка упала.
КАТЯ. Маринка упала? Из-за Павла?
ВТОРОЙ АКТЕР. Он дожидаться не стал, когда они закончат. Возьми да выскочи, она и не удержалась! Дан ему с тех пор всякое лыко в строку. Забыть не может. А Павел сегодня опять за старое!
АЛЛО /прислушивается к разговору/. Ну оговорили! Катюша! Не верь ему! Павел – во! /Выставляет большой палец./ Гигант и спаситель!
/ИВАН и СЕРГЕЙ меряются силой. АЛЕШКИ снизу глядят на их скрещенные ладони./
СЕРГЕЙ. Сдаюсь!
ИВАН /довольный/. Ты – Ярков, я – Куксенко! Бицепс – сорок два, шея... /К Алешкам./ Дайте-ка сантиметр!
АЛЕШКИ /роются в карманах. Не найдя сантиметра, достают кусок веревки, меряют/. Ого! Теперь объем груди – ну-ка!
/Входит ПАВЕЛ, обнимающий за плечи Максимова./
ПАВЕЛ. Прощу любить и жаловать. Максимов Петр Максимович. Он же Топорик! Большой друг животных. Любитель цирка...
ВАЛЕНТИН. Павел, привет!
/ПАВЕЛ поднимает кверху обе руки в знак приветствия. Он проходит к столу. МАКСИМОВ пристраивается рядом с Эксцентриком./
МАКСИМОВ. Извиняюсь, прибыл без приглашения. Да вот – Павел... /Достает из портфеля окорок, кладет на стол./ Угощайтесь. Фирменный. /Пауза./ У нас цех новым пластиком отделан! Светильники. Окорока. А на панели – тумблера! Ветеран Иван Никитович Кравченко, колбасник... Э-э-э! Романтика!
КАТЯ /в сторону Максимова/. Кто это?
АКТЕР. Местный, начальник. С мясокомбината. Павел с ним – душа в душу. То говядинку, то свининку. Ценитель талантов.
/Недолго посидев, ЭКСЦЕНТРИК переходит за стол. Увидев вокруг пустые стулья, МАКСИМОВ тоже пересаживается за стол, рядом с Алло. Входит ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ./
ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ. А нам можно? /Пытается подвести лошадь прямо к столу./
ВАЛЕНТИН. Не дури!
ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ /обидчиво/. Возражаешь?
КАТЯ. Садись!
ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ. Один я не сяду! Только если с нею!
ВАЛЕНТИН. Если лошадь садится за стол, то проще остальным перейти в конюшню.
/Долгая паузя./
ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ. Тогда мы уйдем.
/Уходят, хромая «в ногу»./
ВАЛЕНТИН. Не люблю цирковых чудаков.
/Общая неловкость. Всем совестно за Валентина./
ПЕРВЫЙ АКРОБАТ /Второму/. Начнем?
/Выходят из-за стола и вместе со своими стульями располагаются в стороне. Слышится стук костяшек домино./
КАТЯ /показывает циркачкам платье/. Это опять модно!
/КЛОУН-ЭКСЦЕНТРИК вновь поднимается. Он бродит, ненадолго останавливаясь то здесь, то там. Одновременно покидает свое место и ПАВЕЛ. Они идут навстречу друг другу, сталкиваются и расходятся./
ЦИРКАЧКИ /примеряя платье/. Красивое!
– И это!
КАТЯ. Возьми себе!
ПЕРВАЯ ЦИРКАЧКА. Мне?! А идет?
ВТОРАЯ ЦИРКАЧКА. Здорово!
КАТЯ. Бери! /Циркачкам./ Берите все! Я в Москве еще куплю. Выбирайте, кому что нравится!
АЛЛО /проходящему мимо него Павлу/. Молодец! Поздравляю!
/ПАВЕЛ глядит на Алло невидящими глазами./
Раскусил я тебя, парень! Неплохо ты придумал сегодня с яблоком! И рассчитал точно. Дан сегодня осрамился: еще Маринка в воздухе, а он едва стоит, ноги дрожат. Еще секунда – и конец пирамиде. Тут ты подоспел со своей выходкой. Хитро сработал. Переключил на себя. А? Может, неправда?
/Из глубины появляется БОЯРИН и становится позади Павла. ПАВЕЛ молча проходит дальше. Отчетливо слышится стук костяшек./
МАКСИМОВ /Алло, заговорщически/. Как он сегодня, а, Алексей Иванович?! Романтика!
АЛЛО. Бросьте об этом. Выпьем лучше – под вашу свинку!
МАКСИМОВ /поднимает бокал/. За вас, умнейший и добрейший Алексей Иванович! /Пьет./ Теперь закусить можно. Это еще когда я мальчишкой на границе служил, пошли в дозор, втроем. Лежим. Вокруг самолеты так и шарят. Что-то, думаю, есть охота. Локтем толкаю Сашку, напарника своего: «Есть хочешь?» «Хочу», – говорит. «А ты?» – третьего спрашиваю. «И я». «Тогда, – говорю, – тут недалеко деревня». На спичках разыграли, кому идти. Сашке выпало. Лежим вдвоем с тем. Ждем. Нет Сашки. Долго так прождали. Наконец – является. Мокрый весь шинель, штаны… /Хохочет./ И никакой еды! /Хохочет./
АЛЛО. Ну и что?
/Отчетливый стук костяшек./
МАКСИМОВ. Ничего. Потом узнали: упрямый был. Назад пошел напрямик, а там вода. «Ну, – думает, – лужа! Пройду!» А лужа-то – яма! Вот он и искупался.
АЛЛО. Ну и что?
МАКСИМОВ. За ночь мороз прибил, корочка такая на воде – мы потом смотреть ходили: прямо из ледышек – куски колбасы, хлеб. Закуска, словом… /Хохочет./
АЛЛО. Ну и что?
МАКСИМОВ /недоумевая/. Ничего. /Вдруг поднимаясь из-за стола,/ Что-то скучновато! Романтики не хватает. Может, спляшем? /К Эксцентрику./ Сыграйте, молодой человек, эту, ну?.. /Пляшет, притоптывая, напевая сам себе./
Хороша лицом тетя Паша!
Мясцо, мясцо, ты раздолье наше!
/Но замечая, что его никто не поддерживает, перестает плясать, глядит на окружающих. Вежливо./ Извините, может что-то невпопад? Никогда бы не поверил, что артисты так скучно пьянствуют.
ПАВЕЛ. Верно, Топорик! Давайте-ка и я с вами! /Пляшет и поет./
Ах вы, сени мои, сени!
Сени новые мои!
Сени новые, кленовые,
Решетчатые,
Выходила молода...
/Общая, неловкость. ЭКСЦЕНТРИК с гармоникой аккомпанирует Павлу, который незаметно приближается к Кате./
Катя, я хотел...
ВАЛЕНТИН. Катя...
КАТЯ. Спокойно ночи, обоим сразу!
ЗАТЕМНЕНИЕ
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Ночь. Цирковая конюшня. Спиной к зрителям стоят лошади в стойлах и размахивают хвостами. На скамеечке – КОНЮХ с большими ножницами в руках обрабатывает конское копыто. Рядом с ним – МАЛЬЧИК. Тут же КАТЯ.
КОНЮХ /Кате/. А к кому приехала?
КАТЯ. К артистам... Из Москвы…
КОНЮХ. Из Москвы... В Козельскую конюшню?
КАТЯ /уклончиво/. Люблю, когда лошадьми пахнет!
КОНЮХ. Любишь? А я три месяца привыкал.
МАЛЬЧИК. И я люблю!
КОНИК /Мальчику/. Ну-ка спать!
/Пауза. МАЛЬЧИК пятится спиной к двери и уходит./
КАТЯ /осторожно/. Одна тут лошадка есть, по имени Чайка…
КОНЮХ. Чайку знаешь? За углом стоит. Хочешь поглядеть? Сейчас вот достригу и покажу. /С трудом остригает копыто./
КАТЯ. Я сама! Я – только взгляну... Я быстро, быстро... Белая, в яблоках… /Выходит./
/Через минуту – за кулисами стук копыт. КОНЮХ вскакивает с места, хватает колокольчик, отчаянно звонит./
Сбегаются артисты: СЕРГЕЙ, ИВАН, ПАВЕЛ./
СЕРГЕЙ. Дядя Вася?!
КОНЮХ. Коня увели! Чайку!
ИВАН. Кто увел?
КОНЮХ. Погляжу, говорит, а сама цок-цок, и за ворота!
СЕРГЕЙ /с сомнением/. Павел, слыхал?
/ПАВЕЛ быстро выходит./
КОНЮХ. Симпатичная, молоденькая. Из Москвы, говорит... /Присутствующие переглядываются. Через минуту – голос Павла: «Ну вот, умница. Погулять захотелось? Иди, иди на место!» Входит ПАВЕЛ./
ПАВЕЛ. Никто ее не крал. Сама отвязалась. По арене ходит. Профессионалка!
КОНЮХ. Быть не может! Я ее накрепко, морским...
СЕРГЕЙ /зевая/. Ну и ночка!
ИВАН. Оплошал старичок?
ПАВЕЛ. Пошли спать.
/Быстро входит КАТЯ. КОНЮХ хватает ее за руку./
КОНЮХ. Стой! Говори прямо, зачем брала лошадь?
КАТЯ /весело/. Для дела, дядя Вася, для дела? Одну штуку попробовать приспичило. Наездница я... А Чайка – лошадь счастливая. Вот я на ней сальто и крутанула! Да не простое, а двойное! С испугу!
ПАВЕЛ /тихо/. Двойное?! И получилось?
КАТЯ /тихо/. Нет… Но, кажется, поняла, как надо…
ПАВЕЛ. Поняла, как надо... Завидую. /Задумался./ Это дорогого стоит!
КОНЮХ. Да что вам, дня, что ли; мало? По законной форме нельзя пробы свои пробовать?
КАТЯ. А по законной форме – вдруг да не получится? Примета такая цыганская: за счастьем обязательно надо на ворованном коне скакать!
/КОНЮХ, махнув рукой, уходит. Все расходятся. ПАВЕЛ тоже поворачивает к выходу Катя – вдруг./
Клоун Павел, если мы опять так разойдемся я, кажется, умру этой ночью.
ПАВЕЛ /не оборачивается/. Не могу, не говори, не надо! Нам будет еще тяжелее… Ты же знаешь, я все равно не поеду!
КАТЯ. Пусть так! Ты не поедешь. Завтра ты не поедешь, а сегодня... Одно слово – и я останусь! С тобой, здесь... Хоть навсегда в этом идиотском городке. Я никому не отдам тебя! Я слишком дорого плачу за все…
ПАВЕЛ. Это Валентин научил тебя считать расходы и доходы?
/Обнялись. Поцелуй./
Здесь люди! Могут войти.
КАТЯ. Цирк спит.
ПАВЕЛ. Я не умею. Я не люблю играть в азартные игры... Ты все равно не останешься со мной...
КАТЯ. Обо всем этом – завтра… А сейчас… /Тихо./ Павел! Как я ждала. Как часто мне снилось все это. Ты, и ночь…
ПАВЕЛ. Ночь? Ты? И я?.. И целая цирковая конюшня!
КАТЯ. Конюшня...
/Поцелуй. Короткое затемнение. Когда свет фонаря набирает силу, становится виден ПАВЕЛ. Он сидит, обхватив голову руками./
ПАВЕЛ. Трагедия... Комедия... До слез печали смешные наши...
/Входит АЛЛО./
АЛЛО. Ночь на исходе, а ты все не спишь... Говорят, надо овец считать.
ПАВЕЛ. Темно…
АЛЛО. Ничего, попробуй. Овцы прыгают через забор, и надо успеть сосчитать каждую, пока она летит. Слушай, уезжай с Катькой! Все равно твои долго не продержатся, сам знаешь – не сегодня, завтра...
ПАВЕЛ. Эх, Алексей Иванович! Товарищ Алло!
АЛЛО. Ничего хорошего у тебя с ними больше не будет, да и не нужен ты им.
ПАВЕЛ. Я и себе не очень нужен.
АЛЛО. Себе еще пригодишься. /Неожиданно ласково по-отцовски, привлекает его к себе, гладит по голове./ А теперь – марш, – спать иди, дурачина!
/АЛЛО уходит. ПАВЕЛ тоже поднимается. Возвращаясь, ПАВЕЛ проходит через пустой темный манеж. С противоположной стороны появляется МАЛЬЧИК. На этот раз у него в руках удочка. Он осторожно идет по барьеру. Останавливается. Хочет перейти на другую сторону прямо по манежу, но отступает./
МАЛЬЧИК. Вода...
ПАВЕЛ. Вода? Давай перенесу!
/МАЛЬЧИК показывает на ботинки Павла. ПАВЕЛ снимает ботинки, засучивает брюки и ступает по манежу, как по дну реки, высоко подымая ноги. Он подходит к Мальчику и переносит его через манеж. Мальчик исчезает в другом проходе./
/Проводив его глазами./ Вода! На бархате! Молодец! Я так не умею.
ЗАНАВЕС
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ПЯТАЯ
Утро. На арене зажигается свет. Начинается репетиция.
Первая Интермедия. Два Униформиста ищут Клоуна. «Пропал Клоун». Наконец находят его и торжественно выводят на арену. У Клоуна внешность Павла.
Вдруг, увидев входящего Павла, Униформисты бросают найденного Клоуна: «Поддельный!» и хватают Павла: «Вот он, настоящий!».
УНИФОРМИСТЫ /удивляясь сходству/. Как похож! Кто же Клоун?!
ПАВЕЛ и КЛОУН /вместе/. Я – Клоун!
/Веселая потасовка. Побеждает, конечно, Павел. Остальные разбегаются. Появляется МАРИНКА. В руках у нее – большая кукла./
МАРИНКА /протягивает Павлу куклу/. Вот она, Страшнец. /Пауза./ Что же ты так смотришь? Договорились ведь: чтоб была на меня похожа. А ты придумываешь репризу… Ну?
ПАВЕЛ /задумчиво/. Похож… Похожа... /Рассматривает куклу./ Репризу? Да, да… Сейчас… Так. Страшнец, говоришь? /Вздохнув./ Она – некрасива, но у нее золотое сердце... На то она и клоунесса. /Очень серьезно./ Я ее уважаю... Ну что ж, начнем.
/ПАВЕЛ приносит на арену большие цветные кубы, ставит их один на другой – пирамидой. Сквозняк треплет Павлу волосы./
Ветер... /Ставит кубы./ Это – Дан... Это – Сергей, тут – Алешки.
МАРИНКА /деловито пристраивает Страшнеца/. Сиди... Терпи... Красивых – любят, некрасивых – уважают.
ПАВЕЛ /подтаскивает последний куб/. Сверху – Иван… /Маринке./ Теперь ты! С нею.
/МАРИНКА вместе с куклой, по знаку Павла, занимает место наверху пирамиды. ПАВЕЛ – командует./ Внимание! Время! Пошел! Двадцать один, двадцать два, двадцать три... Руки! Еще раз: внимание! Время! Пошел! Руки! Считаю: двадцать один, двадцать два, двадцать три... Как обычно...
МАРИНКА. И появляешься ты…
/Где-то под потолком зашумел крыльями египетский голубь. ПАВЕЛ быстро приставляет к пирамиде наклонный куб, который должен изображать свободную лестницу, затем, балансируя и покачиваясь, медленно взбирается по нему наверх, потом с комическими ужимками приглашает Маринку к себе на плечи, предлагая спуститься вниз. Но МАРИНКА ставит на плечи Павла вместо себя – куклу. Сама незаметно спрыгивает, ПАВЕЛ, как бы не замечая подмены, осторожно спускается по «лестнице» с куклой на плечах, он покачивается под «тяжестью» ноши. Голубь резко хохочет. Словно от неожиданности, ПАВЕЛ роняет куклу, в ужасе отбрасывает «лестницу» и, склонившись над распластанной куклой, прячет лицо в ладонях. Плачет. Потом широко раскрытыми глазами глядит в зал. На голове у него седые волосы./
/Выходит из темноты, шепотом./ Не плачь. Это не я...
/ПАВЕЛ поднимается, снимает парик и улыбается./ Вот это да! Зачем тебе это?
ПАВЕЛ. Скоро узнаешь!
А пока – две секунды лишних. Дай-ка Страшнеца сюда. Надо подумать, во что ее нарядить? Может быть, Мальчиком, в боярском кафтанчике. Красная краска есть у тебя?
МАРИНКА /продолжая свое/. А как же скоро, если ты уедешь?
ПАВЕЛ. Я уеду? А если я не уеду?
МАРИНКА. Если ты не уедешь, значит... /Торжественно./ Ты меня любишь!
ПАВЕЛ /после паузы/. Люблю?..
МАРИНКА /быстро/. Я сама бы ни за что не сказала, а тут и отец тебе? «Уходи!», а ты – «нет», и Строговы с собою зовут, ты не едешь. Так бывает, если человек любит.
ПАВЕЛ /вздохнув, тихо/. Маринка, где же краска?
МАРИНКА. Несу! /Убегает./
/ПАВЕЛ, оставшись один, медленно растаскивает кубы. На арену врывается ДАНИИЛ. В руках у него жонглерская булава./
ДАНИИЛ /Павлу/. Вот оно что! Так ты меня жалеешь?! Меня – жалеешь?!
/ПАВЕЛ прячется за куб. ДАНИИЛ пытается поймать Павла. ПАВЕЛ увертывается, ДАНИИЛ его преследует. В это время возвращается МАРИНКА с ведерком, полным краски./
МАРИНКА. Папа, не смей! /Бежит за Даниилом./
/В дальнейшем вся сцена происходит на бегу. Краска расплескивается и забрызгивает куклу./
ДАНИИЛ. Он меня жалеет! А тогда кого жалел? Тоже меня? Или, может, дочку? /Запыхавшись./ Все равно догоню! /Почти настигает Павла./
/ПАВЕЛ старательно перепрыгивает через куб, стараясь увернуться от Даниила, и налетает на входящего сбоку Валентина./
ВАЛЕНТИН. Деремся помаленьку?
ПАВЕЛ. Репетиция. /Демонстративно обнимает за плечи Даниила./
ДАНИИЛ. Да вот... Разминка...
ВАЛЕНТИН. Павел, на два слова.
/ПАВЕЛ и ВАЛЕНТИН отходят в сторону./
ДАНИИЛ /Маринке/ Марш за кулисы! /В сторону куклы./ Чья это? Словно кровью забрызгана!
МАРИНКА. Наша.
ДАНИИЛ /с грустью/. Наша… /Уходит вместе с Маринкой./
ВАЛЕНТИН /Павлу/, Бедняга ты! Что за партнеры? Что за нравы?! Ладно, слушай. Формируется бригада для поездки: Москва – Ленинград – Киев… А там, может быть, и еще дальше... Идешь вторым клоуном. Онемел? Так по рукам, и Катька будет рада до смерти! Я как раз иду к директору... Павел!
/ПАВЕЛ молчит./
Павел?!
ПАВЕЛ. Не поеду, Валентин. Не могу.
ВАЛЕНТИН. Не можешь или не хочешь – это мне все равно. «Я другому отдана и буду век ему верна»… /Останавливается перед Павлом./ И все же... Почему ты не едешь?
/ПАВЕЛ молчит. ВАЛЕНТИН быстро уходит. В это время на арене начинает репетироваться новая интермедия: над пустой ареной – на мостках, как бы двух параллельных мостиках, – «Гигант» с черной полоской на глазу, «РАЗБОЙНИК» /ПЕРВЫЙ КЛОУН/ и «ПОЛИЦЕЙСКИЙ» – юноша в форме, со свистком /ВТОРОЙ КЛОУН/. ВАЛЕНТИН, задержавшись у прохода, наблюдает за Клоунами. Полицейский гоняется за Разбойником, но тот ловко увертывается. Наконец Полицейский прыгает прямо через перила и настигает Разбойника./
ПОЛИЦЕЙСКИЙ /кричит кому-то внизу/. Поймал!
ГОЛОС /снизу/. Так веди его сюда!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Он меня не пускает.
/Убегают./
ВАЛЕНТИН. Вот именно. /Безнадежно машет рукой, Павлу./ Я всегда знал, что ты – полено, но чтобы такое?! /Уходит./
ПАВЕЛ /вдруг/. А правда, почему я не еду? Почему я не еду?! /Растерянно оглядывается вокруг, неожиданно./ Да, я еду! Еду! Валентин! /Прихватив куклу, убегает за ним./
ЗАТЕМНЕНИЕ
КАРТИНА ШЕСТАЯ
ПАВЕЛ веселый, деловитый, бегает по комнате – торопливо собирает в чемодан свое нехитрое имущество. Рядом – ГОША.
ГОША /озадачен/. Стало быть – уезжаешь?
ГОЛОС ЗА КУЛИСАМИ. Граждане! Немыслимая новость! Пашка-то?!
/В дверь заглядывает ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ./
ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ. Сматываешься?
ГОША. Отчаливает!
/Входит ДАНИИЛ, за ним его группа. Чуть позже – МАРИНКА./
АЛЕШКА. Поздравляем. Я всегда знал, что ты среди нас не засидишься. Где уж!..
ДАНИИЛ /угрюмо/. Поздравляю!
/ПАВЕЛ, не отвечая, напевает что-то и продолжает сборы./
ПАВЕЛ /вдруг потеряв терпение/. Я уезжаю в Москву! В конце концов все куда-нибудь уезжают! И перестаньте меня поздравлять!
/ДАНИИЛ мнется. Хочет еще что-то сказать, но, передумав, уходит./
ГОША. Решился, стало быть!
ПАВЕЛ. Не решился, – очухался! Взялся за ум! Спасибо вам всем, что взашей меня отсюда вытолкали! Ведь я бы сам, пожалуй…
/Понемногу все расходятся. Остается только МАРИНКА./
МАРИНКА. Ну, конечно, ты должен уехать. Ты обязательно будешь большим артистом. И ни о чем не думай... Не беспокойся…
ПАВЕЛ /упавшим голосом/. Я очень спокоен. Я, наконец, проснулся. Я понял вдруг: это же глупо отказываться... /Кричит./ Это глупо! Глупо! Глупо!
/Умолкает, МАРИНКА гладит его по голове./
МАРИНКА. Это глупо отказываться. До свиданья, Павлик... Счастливо тебе…
/Тихо уходит. В комнату заглядывает КАТЯ./
КАТЯ /торопливо/. Готов?
ПАВЕЛ. Готов…
КАТЯ. Машина будет в девять сорок, сразу после спектакля. /Подходит к ПАВЛУ./ Ну?
/Неожиданно замечает торчащую из чемодана куклу в боярском платье./
А это зачем?
ПАВЕЛ. Это?! Я думал... Убиение царевича Дмитрия... Клоунада...
КАТЯ. Павел, нет! Ты должен, наконец, стать серьезным человеком и артистом. Твои блаженные Козельские мечтания... Они пусть остаются здесь. Теперь – работа, работа, работа! Вы все тут ленивы, провинциальны... Уговор?..
ПАВЕЛ. Постараюсь соответствовать.
КАТЯ /удовлетворенно/. То-то! У нас с Валентином режим! Ну, торопись! /Уходит./
ПАВЕЛ. А истина, боярин, двулика и бесовидна… Да-с...
/Из глубины на авансцену выходят ШУЙСКИЙ и приказчик РУСИН РАКОВ./
РУСИН /Шуйском/. Я так дело знаю: в дьячей избе, ночью Михайла да Григорий Нагой меня призвали...
/Комната гаснет. Одновременно освещается голубым светом кусок бревенчатой стены, стол – «дьячья изба». В избе за столом – МИХАЙЛА и ГРИГОРИЙ НАГОЙ. В избу входит РУСИН, весь увешанный оружием, останавливается и начинается «Сговор»./
МИХАЙЛА. /Русину/. Поближе... Поближе… /Протягивает ему крест./ Буде ты наш…
/РУСИН снимает оружие, целует крест. Тихо входит холоп ТИМОХА с курицей в руках./
РУСИН /Шуйскому, теперь он снова продолжает рассказ/. Потом Тимохе-холопу курицу велели зарезать, а в крови ее два ногайских ножа омочить, да саблю, да палицу...
/ТИМОХА проделывает все, о чем рассказывает РУСИН Шуйскому. Слышно квохтанье курицы./
МИХАЙЛА /Тимохе/. Поглубже... Поглубже... И палицу тоже.
/ТИМОХА, освещенный голубым светом, долго возится над круглой чашей, чего-то переливая, потом обтирает руки./
Теперь к Битяговским ступай... Так сделай, чтоб ежели розыск, у них отыскали б и саблю, и ножик, и палицу тоже... Потом на Соборе прочли б этот обыск...
/Изба погружается в темноту. На авансцене снова ШУЙСКИЙ, но теперь перед ним уже - МИХАЙЛА НАГОЙ./
МИХАЙЛА. Неправда все это! /Кричит./ Неправда! Неправда! Неправда!
ПАВЕЛ /словно просыпаясь/. Неправда? Нет, правда! Только нет мне больше до этого дела!.. Хватит дурью мучиться! Так и свихнуться недолго. Экий нашелся – цирковой набоб? Мало ли про эти страхи – драмы да оперы? А наше дело: «Алле!» Не хочу! Берусь за ум!
/Входят АЛЕШКИ./
ПЕРВЫЙ АЛЕШКА. Павел, что с тобой?
ПАВЕЛ /вздрагивая от неожиданности/. Кричал?..
ВТОРОЙ АЛЕШКА. Кричал! Не хочешь уезжать – не уезжай.
ПЕРВЫЙ АЛЕШКА. Видно, не хочешь ты уезжать!
ПАВЕЛ /удивлен/. Я не хочу?! Да я от радости места себе не нахожу!
ВТОРОЙ АЛЕШКА /неуверенно/. Хочешь, мы бы поговорили с директором?
ПАВЕЛ. Поймите же, черти, я с радостью еду!
ПЕРВЫЙ АЛЕШКА. Мы тебя знаем! Не обманешь.
/Уходят. ПАВЕЛ опять один./
ПАВЕЛ. Чудаки, а? С чего они взяли? /Снова принимается за сборы, но, теперь уже прямо в центре, освещается кресло./
/В кресле – ШУЙСКИЙ, перед ним на коленях – простой люд Углича – Торговцы, Рассыльщики. Среди них – ПОНОМАРЬ ОГУРЕЦ./
ПОНОМАРЬ ОГУРЕЦ. Бьем тебе челом мы, рассыльщики из Углича, и плачемся, как бы нам от тебя с виновными не погибнуть... – 99-го году, мая в 25-й день в субботу, царевич князь Дмитрий Иванович тешился сваею в кольцо, и пришла у него в те дни болезнь падучая... /Мнет в руках шапку./ Дитя – царевич Дмитрий Иванович тою сваею, которою играл, покололся, а прискочил со своего двора на царский двор Михайла Нагой с братом, пьян, и велели они мне звонить в колокола, будто царевича убили... И сбежался народ...
ШУЙСКИЙ /протягивает ему деньги/. На помин души царевича...
ПАВЕЛ /берет книгу, читает/. «После того, что свершилось, Осип Волохов да Данила Битяговский побеже прочь, да кровь убиенного не допусти их. Отбеже так 12 верст, они возвратились назад. Тут же их и побили каменьем на смерть. Гонцы помчались в Москву, к Борису, а Борис повелел грамоты переписать, будто царевич сам себя зарезал». /Откладывает книгу. Беззвучно смеется./ Смешно! Смешно же! Или не смешно?! /Снова берет книгу, быстро читает./ «Нагих пыташа накрепко, чтобы они сказали, что сам себя заклал. Они же того никак не сказали. Одно глаголоху, что от Борисовых холопов царевич убиен бысть».
/Высвечивается свод и стены Патриарших палат. Звонит колокол. Появляются ПАТРИАРХ и другие духовные лица, бояре – Большой Собор./
ПАТРИАРХ. Кончено дело. Всех убиенных – похоронить с почтеньем, а Нагих, кто совершил злодейство, безвинных кто убил, – по тюрьмам, ссылкам да монастырям. Царицу тож – сослать куда подальше... /Шуйскому – тихо./ Михайлу – особо, раз молчать не хочет... /Заканчивает фразу торжественно,/ Чтоб дело Углицкое завершить по правде...
/За кулисами - женский плач. В глубине проходят закованные МИХАЙЛА, ГРИГОРИЙ и их сторонники./
ГРИГОРИЙ /Михайле/. Пошто ж ты не отъехал?
МИХАЙЛА. Пошто я не отъехал? Пошто я не отъехал? А истину кто скажет за меня?
ГРИГОРИЙ. Где ж истина, раз ты в темнице?
МИХАЙЛА. Вот тут! /Показывает на сердце./ И вот там! /Поднимает глаза к небу./ Немало!
/Тихо отворяется дверь. Голос МАКСИМОВА: «Войти дозволяется?» Все исчезает./
ПАВЕЛ. А, Топорик!
МАКСИМОВ. Уезжаете, я слышал?.. Это хорошо... Ну, я пошел... /Садится./ Стенгазету у нас выпустили: «За мясную индустрию». Молочным сосискам присвоен знак качества, почетный пятиугольник! Собирались, то есть. И вот тебе – ни качества, ни знака!.. Да... /Пауза./ А Николаю Павловичу, колбаснику нашему, по ливерным, премию дали, он крысоволка вырастил...
ПАВЕЛ /заинтересованно/. Вы это сами?
МАКСИМОВ. Что – сам?
ПАВЕЛ. А неплохо!
МАКСИМОВ. Нет, серьезно! Крысы в складе колбасу едят, котов туда пустили, они и котов едят. Вот он и предложил: одну крысу только крысами кормить. Ну, отловил, в клетку посадил… Потом эту крысу, крысоволка то есть, обратно в склад пустили, она и стала за крысами гоняться. Все крысы и ушли. Ну, извините меня, Павел Сергеевич... /Идет к двери, уже на пороге./ Суд у меня скоро будет... Растрата. Ты, говорят, чеки подписывал, ты и в ответе…
ПАВЕЛ. Какой суд?
МАКСИМОВ. Судить вот собираются, а я денег и в глаза не видел... Главный наш – женщина хорошая, муж – инвалид, двое детишек... Кто бы мог подумать? А я – я-то каков?! И в смету не заглянул, подмахнул – не глядя. Ревизоры понаехали: почем, спрашивают, откуда, на что? А я им – «Не знаю». Одно и твержу: «Не знаю». «Две тысячи рублей – не знаешь?!» «Не знаю, – говорю, – не знаю, хоть две тысячи, хоть двести – все одно – не знаю!» А они мне: «Простота хуже воровства!»... Следствие началось... Ну, прощайте, Павел Сергеевич, как вам москвичи рады будут! Вот подарок им! От нашего Козельска! Прощайте...
/Неловко развернувшись, уходит. Возвращается, еще что-то хочет сказать, потом уходит совсем. ПАВЕЛ бежит за ним вдогонку./
ПАВЕЛ. Топорик! Петр Максимович! Ушел! А я ему чего-то важного не сказал. Ведь он приходил ко мне... У него беда, а я. Может быть, я мог бы помочь ему? Но чем? И все же! /Зовет./ Топорик!
/Слышно, как за сценой репетирует джаз Клоунов. Голос дирижера: «Ну-ка, еще раз».
Не сладок сахар, снег не бел,
Огонь разучился греть,
Нет, никогда еще тебе
Так не хотелось петь...
А где они, твои друзья,
Ах, где они, твои друзья?
А где она, любовь твоя?
А где она, любовь твоя,
Ах, где она, любовь твоя?..
Клоуны выходят на авансцену... Перед дверью комнаты Павла появляются одновременно КАТЯ и МАРИНКА./
КАТЯ. Он сейчас придет. Вы – Марина?
МАРИНКА. Да, Я вас тоже знаю.
КАТЯ. Конечно.
/Молчание./
МАРИНКА. У вас красивые сережки. Лучше моих.
КАТЯ. Хотите, я вам их отдам? /Снимает сережки./
МАРИНКА. Нет, нет! Зачем?
КАТЯ. Ни зачем. Я просто так. У меня еще есть. Такие же...
МАРИНКА /чуть не плачет/. Все равно, не надо, не надо! /Убегает./
КАТЯ /расстроено/. Глупо получилось... /Вдевает сережки в уши./
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
С противоположной стороны освещается комната ДАНИИЛА. По стенам висят афиши с именем Даниила Колгуева. ДАНИИЛ лежит ничком на кровати. За столом ИВАН что-то зашивает. Входит ПАВЕЛ.
ПАВЕЛ. Дан! /Садится на кровать Даниила./ Не спишь ведь?
ДАНИИЛ. Уходи! И дома от тебя покоя нет! Явился. Ни совести, ни чести.
ПАВЕЛ. Ты же знаешь, я уезжаю... Сегодня последний раз на манеже, с вами... Разреши!
ДАНИИЛ. Снова какой-нибудь фокус выкинешь? На прощанье?
ПАВЕЛ. Нет!
ДАНИИЛ. Что с тобой говорить? Нет тебе больше веры. /Пауза./ Разве что сегодня – последний спектакль. И то если ты обещаешь...
ПАВЕЛ /твердо/. Обещаю... Ровно через три секунды: двадцать один... Двадцать два... Двадцать три...
ИВАН. На все согласен! Ему теперь море по колено: в Москву едет!
/ПАВЕЛ неожиданно берет в рот карандаш, извлекает из кармана лист бумаги./
ДАНИИЛ. Ты что?
ПАВЕЛ. Рисую.
ДАНИИЛ. Ртом?
ПАВЕЛ. Дело привычки. Готово! /Протягивает Даниилу рисунок./ Возьми на память... Это ты! А я пошел! /Уходит./
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Снова кулисы цирка. Идет представление. На арене – номер Колгуевых. ПАВЕЛ со свободной лестницей в руках следит за ходом номера.
ПАВЕЛ. Внимание... Время! Пошел! Двадцать один, двадцать два, двадцать три... Ап! Еще раз? внимание... Время! Пошел! Руки… Двадцать один, двадцать два...
/Лицо Павла становится напряженным, и вдруг, не досчитав одной секунды, он кувырком летит на арену. На арене – смех, аплодисменты и марш-финал номера. Музыка парада-алле. Проходят ГИМНАСТЫ, АКРОБАТЫ, ВОЛЬТИЖЕРЫ и другие участники представления. Появляются две молоденькие ДЕВУШКИ С ЦВЕТАМИ. Проходит ОСЛИК. В тележку запряжен пятнистый ПОЙНТЕР./
ОСЛИК. Сегодня пораньше…
/ДЕВУШКИ замирают. Появляется ЖЕРДЯ в окружении актеров,/
ЖЕРДЯ. Я рад, что он уезжает. Несносен! Что ни вечер, то новый фокус! Терпеть это больше было нельзя! Колгуевы совершенно правы... /К Алло./ Вот вы – всегда его защищали, Надеюсь, сегодня?..
АЛЛО /строго/. На этот раз – нет! Сегодня Дан хорошо держал!
ЖЕРДЯ /замечает Девушек/. Почему за кулисами посторонние? Освободите проход!
ДЕВУШКИ. А почему у вас животные разговаривают?
/Ни на кого не глядя, проходят СИЛОВЫЕ./
ГОША /Силовым/. Павла не видели? /К Режиссеру./ Лев Матвеевич, вы не видели Павла?
ПЕРВЫЙ АКТЕР. Да он – тю-тю, не знаешь, что ли? По дождичку... /Проходит./
/ГОША идет следом./
ВТОРОЙ АКТЕР /останавливаясь на авансцене, Первому/. Ну что я тебе говорил?! Дану помогает! На этот раз Дан хорошо держал, а он все равно ввернул свой фокус! Я всегда говорил: прохвост!
ПЕРВЫЙ АКТЕР /задумчиво/. Артист! Версии – одна, другая – они запаздывают, как плохие поезда. А сегодня – сегодня он для нас, чтоб не догадались про Дана.
/Проходят. Идут МАРИНКА и ДАНИИЛ./
МАРИНКА. Папа, ты был прав! Он сегодня... Все испортил... Тебе, мне, нам! /Плачет навзрыд./ Ведь он...
ДАНИИЛ. Молчи, дочка! Он – святая душа и спаситель, отец твой – просто старый такелажник. Я все понял... Если бы не он...
МАРИНКА /с надеждой/. Папа?!
/Проходят. Последними идут Клоуны со своими инструментами. Они понемногу занимают всю сцену./
ПЕРВЫЙ КЛОУН В ЖЕНСКОМ ПЛАТЬЕ И ЧЕРНОМ ПЛАТКЕ/поет высоким голосом/.
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чащу Б,
Вяжет дева кружева,
Пляшут звезды на трубе,
Плачем мы, созвездий дети,
Тянем руки к Андромеде...
КЛОУНЫ /вторят/. Тянем руки к Андромеде...
/Клоуны поют, сопровождая пение аккомпанементом саксофонов. Входит ГОША, на плечах шубейка. В руках – боярская шапка./
ВТОРОЙ КЛОУН /со значительной миной, басом/. Что скажешь, Боярин?
ГОША /потерянно/. Вы не знаете, где Павел?
/Клоуны снова начинают играть, ГОША пытается перекричать Клоунов./ Павел где?
/Клоуны играют. Входит ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ. В его руках букет цветов./
ЧЕЛОВЕК С ЛОШАДЬЮ /к Гоше/. Где Павел?.. Уехал?.. А мы ему цветы принесли... За стойкость. /Огорченно, Лошади./ На, ешь... /Протягивает лошади букет./
/Лошадь сжевывает цветы. Уходят. Темнеет. Униформисты гасят лампы. Входит ПАВЕЛ с низко опущенной головой./
ПАВЕЛ /на авансцене, сам с собой./ Я – клоун, клоун! И нечего мудрить! Будь они прокляты – Шуйский, Нагой и вся эта команда! /Отчаянно./ И какое это имеет сопряжение со мной? Не соединяется же! Не соединяется! Страшно, пестро и непонятно! Путано и темно. Не дотянуть мне это до вещего смысла! Я не Великий Артист! Не всем же быть Великими!
ГОША /без надежды, Клоунам/. Где Павел? Кто знает?
ПАВЕЛ /резко поднимает голову/. Я знаю!
ГОША. Павел!
/Но Клоуны загораживают от него Павла./
ПЕРВЫЙ КЛОУН /продолжает/.
Поворачивая ввысь
Андромеду и коня,
Над землею поднялись
Кучи звездного огня.
Год за годом, день за днем
Звездным мы горим огнем.
КЛОУНЫ /заканчивая куплет/.
Плачем мы, созвездий дети,
Тянем руки к Андромеде...
ПЕРВЫЙ КЛОУН /прикрывая лицо углом черного платка/.
И уходим навсегда,
Увидавши, как в трубе
Легкий ток из чаши А
Тихо льется в чашу Б.
ПАВЕЛ /вдруг показывая на поющего Клоуна/. Василиса! /Громко./ Ты похож на Василису!
/Клоуны быстро перестраиваются. Они становятся коридором, как Бояре в первом действии. В глубине растерянный ГОША в боярской шапке. Он никак не может, добраться до Павла./
ГОША. Павел, ты забыл…/Снимает с головы шапку,. На, возьми...
ПАВЕЛ /увидев Гошу/. А ты – Огурец! Настоящий Пономарь! /Хохочет./
/Джаз клоунов с тамтамами и саксофонами подхватывают хохот Павла./
ГОША. Ты с ума сошел!
ПАВЕЛ /показывает на Клоунов/. Ты! И ты! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
/Джаз гремит. В партии киксующих саксофонов слышится квохтанье курицы./
Русин!
/Клоуны рассыпаются и повторяют сцены, так мучившие Павла. Музыка не затихает. Сцены сменяют одна другую. КЛОУН-ТИМОХА с растрепанной курицей, КЛОУН-ШУЙСКИЙ стучит жезлом, КЛОУН-ПАТРИАРХ прячет всех под исповедальный фартук. Общий пляс – сумбур, Тут же ГОША с боярской шапкой в руках. ПАВЕЛ, время от времени выныривая из толпы Клоунов, показывает то на одного, то на другого./
И Михайла! И Григорий! И Мария! /Гоше, через головы Клоунов./ Эй, Гоша, царица Мария – цирковая наездница! Ишь как старается равновесие держать! Ха-ха-ха! Я понял, Гоша! Слышишь?
/ПАВЕЛ, хохоча, убегает, ГОША хочет бежать за ним, но КЛОУНЫ обступают Гошу и не пускают его./
ЗАТЕМНЕНИЕ
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Снова площадь перед цирком. КАТЯ и ВАЛЕНТИН ждут машины. Их провожают артисты. Из дверей цирка быстро выходит ПАВЕЛ.
ВАЛЕНТИН /к провожающим/. Не ждите, холодно! А машина будет с минуты на минуту.
/Прощальные рукопожатия. Актеры уходят,/
КАТЯ /Валентину/. Надо бы машину встретить...
ВАЛЕНТИН /смотрит на часы/. В самом деле, пройду вперед... /Уходит./
ПАВЕЛ. Катя, я люблю тебя...
КАТЯ. Ты, как всегда, неподражаем!
ПАВЕЛ. Но и цирк этот, и этот номер с Колгуевыми, и эти провинциальные городишки... Я тоже люблю. Я не смогу без них.
КАТЯ /потрясена/. Павел!
ПАВЕЛ. Да! Да! Раньше я думал – они без меня не могут. А сегодня понял – это я не могу без них! Вчера я думал – я не имею права их бросить, Дан стал слабо держать, а сегодня понял: это я сам не хочу уходить от них!
КАТЯ. Но, Павел, после сегодняшнего? Это же полный разрыв, понимаешь? Даниил тебе не простит... И Маринка эта – тоже!
ПАВЕЛ. Даниил понял. Он все сегодня понял. А Маринка... С ней все будет хорошо! Мы все исправим!
КАТЯ. Исправим? Неужели ты остаешься, чтобы латать этот номер? Ты – святой?
ПАВЕЛ. Нет, я не святой. Я просто Актер, и я знаю, что нужно сделать, чтобы номер получился. Он может быть! Он получится настоящим! Он где-то здесь, в этих ошибках моих. Вот ведь сегодня... Ведь все в порядке, зато целая секунда в запасе.!
КАТЯ. Всего лишь секунда?
ПАВЕЛ. Секунда искусства! Она творит историю! А в истории... Да в ней часто одной секунды хватает на столько событий! Жердя прав, мы все отработаем на лонже. Но не в том дело! /В зал./ Ну, поймите же меня кто-нибудь! Это надо понять! Я должен, в конце концов, найти свою легенду! Я умру, если не попробую! Я с ума сойду!
КАТЯ. Опять эта трагическая клоунада?! Какая глупость! Стыдно! Наивно!
ПАВЕЛ. Но я должен! Это мое двойное сальто! Без него мне ни покоя ни счастья все равно не будет! Я вытащу на свет такую историю! Кукла в гробу! Представляешь, Катя? Кукла – и столько крови! Что мне Москва, Париж? Именно здесь, среди них. Мы с Маринкой придумали грандиозный сюжет об убиенном царевиче. Я не могу тебе пока всего объяснить, но через этот наш номер я подошел к моей легенде. Все эти годы я искал, а сегодня... Ты понимаешь, Катя?..
/КАТЯ стоит неподвижно. ПАВЕЛ берет ее о а плечи, заглядывает ей в глаза./
Сегодня я впервые – увидел! Оказывается, просто надо быть самим собой! Быть – Клоуном! Так просто! Слышишь, Катя? Так просто! Так страшно!
/Вбегает ВАЛЕНТИН. Хватает Катин чемодан. На ходу машет Павлу. Медленно идет занавес./
КАТЯ /почти скрытая занавесом/. Павел! Клоун Павел!
/Занавес. ПАВЕЛ – один на авансцене. Из-за кулисы выглядывает ГОША./
ГОША. Репетиция сегодня сразу после спектакля.
ПАВЕЛ. Иду.
ГОША. Ты весел стал... К чему бы? Или нашел своего убиенного на манеже?
ПАВЕЛ. Нашел? Не нашел? Найду! Ищу! Хе-хе! Хи-хи!
/Смех его, усиленный динамиком, становится громоподобным и сразу стихает, как отрезанный./
ГОША /подавлен, тихо/. А ведь найдет!
ЗАТЕМНЕНИЕ
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© И.М.Заграевская